Бартошевич В. В. "Наградная медаль участника Отечественной войны 1812 года как памятник эпохи" часть 5

4. Социальные коллизии

Медаль участника Отечественной войны 1812 г. можно считать самой демократической из всех существовавших до того времени в России воинских наград. Это был первый случай, когда одинаковая награда (пусть даже на лентах разной «доброты») предназначалась участникам победоносной войны без различия их чинов, сословного положения и степени личных заслуг. Правда, обычай массового награждения участников военных кампаний или отдельных сражений независимо от их личных заслуг существовал на Руси, как уже упоминалось, издавна, однако сами награды были при этом, как правило, не одинаковыми, получал их «каждый по пропорции своего чина». Это выражалось в градации веса и размеров награды (например, золотых медалей); в различии металла (золотые разного веса – офицерам, серебряные – нижним чинам); в некоторых случаях как дополнительный элемент вводились различия в изображениях на медалях, украшение медалей, предназначенных высоким чинам, драгоценными камнями или присоединениек ним золотой цепи для ношения и т.д.

Во второй половине XVIII – начале XIX в. боевыми медалями чаще всего стали награждать только нижних чинов, для награждения же офицеров и генералитета широко использовались сложившаяся к тому времени система орденов, золотое оружие (с 1807 г. причисленное к орденской системе), пожалование следующим чином, землями, арендами и т.д. В ряде случаев после военных успехов учреждались особые золотые кресты, что позволяло награждать широкий круг отличившихся офицеров, не получивших орденов. Учреждение же единой награды для раздачи участвовавшим в войне «строевым чинам в армиях и ополчениях всем без изъятия» и даже некоторым категориям участвовавших в сражениях нестроевых чинов было для современников явлением необычным. Понятно, что такой подход к награждению при невиданном до того размахе военных действий, характеризующем Отечественную войну, привел к тому, что медаль за 1812 год по числу награжденных ею оказалась несравнимой с когда-либо ранее учреждавшимися боевыми наградами.

Эти особенности рассматриваемой медали – относительный демократизм ее статута и массовость награждений – были, конечно, порождены прежде всего характером самой Отечественной войны 1812 года. В какой-то мере они явились своеобразным отражением общенародного пафоса борьбы с иноземным нашествием и национальной гордости, вызванной ее победным исходом. Было бы, однако, ошибкой переоценивать, а тем более идеализировать эти особенности, считать их отходом от классово-сословных основ наградной политики правительства. Не вызывает сомнений, что Александр I учреждением и раздачей небывалой награды стремился декларировать единение верховной власти с народом и признание заслуг народа в войне, но в действительности сословный подход как при учреждении медали, так и при награждении ею проводился весьма продуманно и жестко, в результате чего очень многие участники Отечественной войны медаль не получили. Изучение этого аспекта истории рассматриваемой награды заслуживает особо пристального внимания, поскольку именно здесь наиболее рельефно вскрывается немало фактов, дающих дополнительный материал и для характеристики послевоенной внутренней политики правительства, и для расширения сведений по некоторым вопросам истории Отечественной войны 1812 года.

Дискриминационные ограничения содержал уже сам статут медали. Главное ограничение состояло, бесспорно, в том, что имеющими право на награждение не были признаны тысячи вневойсковых народных (в основном крестьянских) партизан. То, что народные партизаны не были названы среди имеющих право на награждение, но вместе с тем не было прямо сказано, что они не имеют такого права, а император мог «в приличных случаях» производить награждения по своему усмотрению, несколько маскировало намерения правительства, оставляя надежду на награждение партизан путем “высочайших” решений. Позже эти намерения проявились в полной мере. Указанное ограничение было наиболее значительным, но не единственным: из нестроевых право на медаль (при условии нахождения во время сражений под неприятельским огнем) получили лишь священники и медицинские чины, то есть меньшая, относительно привилегированная и по положению своему реже других попадавшая под непосредственный неприятельский огонь часть нестроевых чинов, основная же их масса такого права не получила; статутные ограничения коснулись и некоторых других категорий участников войны. Социальные коллизии, вызванные всеми этими ограничениями, подробно будут изложены ниже. Начать же анализ дискриминационной политики правительства целесообразно, на наш взгляд, с рассмотрения того, как выполнялось (а правильнее сказать – как не выполнялось) обещание наградить медалью ополченцев.

По статуту награждение медалью в ополчениях должно было производиться на тех же основаниях, что и в регулярных войсках. Объясняется это, по-видимому, тем, что при выработке статута, то есть накануне кампании 1814 г., в которой предстояло принять участие и ополченцам, не приравнять ратников к солдатам было бы неразумно с различных точек зрения: и с точки зрения отношения к такому решению самих ополченцев, и с точки зрения настроений, которые могли появиться у солдат и передовой части офицерства, и, наконец, с точки зрения того, как выглядел бы в этом случае Александр I в глазах либеральных кругов европейской общественности. Но так как награждение ополченских формирований откладывали на последнюю очередь, то практически вопрос о выдаче ополченцам медалей стали решать лишь в 1816-1817 гг., когда все ополчения были уже распущены и во главу угла можно было поставить интересы внутренней политики. Суть проблемы для правительства состояла в том, что почти все рядовые ополченцы являлись крепостными, а им, с точки зрения правительственной политики, давать награды было крайне нежелательно и даже опасно, ибо это, с одной стороны, способствовало бы развитию у крестьян чувства собственного достоинства, несовместимого с их рабским положением, а с другой – породило бы недовольство большинства помещиков-душевладельцев. Изменить объявленный уже статут медали было, разумеется, затруднительно, однако на практике дело сумели повернуть так, что подавляющее большинство ополченцев обещанную награду не получило.

Стремление максимально ограничить награждение ополченцев проводилось в жизнь прежде всего на основе того, что первому пункту указа Александра I от 22 декабря 1813 г., согласно которому медали следовало раздавать «строевым чинам в армиях и ополчениях всем без изъятия, действовавшим против неприятеля в продолжение 1812 года», был придан узко ограничительный смысл: слова «действовавшим против неприятеля» стали трактовать как непосредственное участие в сражениях. Это дало возможность лишить права на медали те ополченские формирования, которые по указаниям командования выполняли задачи по блокированию французских войск в Москве, несли охрану границ своих губерний, обеспечивали коммуникации русской армии, участвовали в контрнаступлении, несли при выполнении поставленных задач потери, но непосредственно в сражениях использованы не были. Как это делалось практически – проследим на примерах хотя бы Тверского и Рязанского ополчений.

Тверское ополчение, сформированное в августе 1812 г. в составе пяти пеших и одного конного полка общей численностью около 15 тыс. человек, в последних числах августа было двинуто к Москве, но в связи с отступлением русской армии остановилось в районе Клина, а затем по предписанию М.И.Кутузова получило задачу защищать Тверь и Тверскую губернию. Ополчение поступило в подчинение командовавшего отдельным отрядом, прикрывавшим петербургское направление, генерал-адъютанта Ф.Ф.Винценгероде, а после того, как он 10 октября попал в плен к французам, – назначенного вместо него генерал-адъютанта П.В.Голенищева-Кутузова. В начале ноября все Тверское ополчение, за исключением конно-казачьего полка, оставленного в отряде П.В.Голенищева-Кутузова, было двинуто к Витебску, где находилось до конца января 1813 г., а потом совершило марш в район Риги и включилось в отдельный корпус, которым командовал генерал-адъютант Ф.О.Паулуччи⁸⁵.

Не будучи в сражениях, все пешие полки Тверского ополчения понесли огромные потери, вызванные инфекционными заболеваниями. В период пребывания в Витебске и его окрестностях «от военнопленных, находившихся за болезнью в г.Витебске французов, возникли повальные болезни коими значительное число людей Тверского ополчения заразилось, и, находясь в госпиталях, померли». При расположении в районе Риги ополченцы, «сопровождая пленных, в такой мере заразились от них болезнями и померли, что по объявлении в 1814 г. высочайшего повеления распустить вместе с прочими и Тверское ополчение в домы возвратилось к помещикам из набранных пеших 12.636 только 4.577 чел., которые и сданы владельцам по принадлежности в первых числах июля 1814 г.»⁸⁶. Следует отметить, что такая смертность (63,8% от общей численности) являлась беспрецедентной даже для эпохи Отечественной войны, когда потери от болезней были весьма высокими не только в ополчениях, но и в регулярных частях.

В апреле 1814 г. командующий Тверским ополчением генерал-лей-тенант Я.Д.Тыртов представил своему непосредственному начальнику Ф.О.Паулуччи рапорт, в котором подробно описал действия ополчения в 1812 году и просил «представить куда следует» о награждении ополченцев медалями. К рапорту были приложены тексты предписаний, полученных Тыртовым от М.И.Кутузова и Ф.Ф.Винценгероде, которыми определялась деятельность ополчения в ходе Отечественной войны. Ф.О.Паулуччи 22 апреля 1814 г. отправил управляющему Военным министерством А.И.Горчакову полученные документы, а также собственный рапорт, указав в нем: «<…> долгом себе поставляю присовокупить, что по мнению моему все чины Тверского военного ополчения, как действительно участвовавшие в продолжение неприятельских действий в 1812 году, не должны лишиться высочайше установленной награды». Более двух с половиной лет это представление оставалось без ответа. Наконец в декабре 1816 г. тверскому гражданскому губернатору было послано отношение, уведомляющее, что «Инспекторский департамент Главного штаба его величества к награждению чинов Тверского ополчения означенными медалями по небытности оных в действительных сражениях в 1812 году приступить не может», о чем предлагалось объявить бывшим чинам ополчения. Аналогичное отношение было послано тогда же Ф.О.Паулуччи как лицу, сделавшему представление к награждению⁸⁷.

Я.Д.Тыртов, по-видимому, смирился с таким решением, ибо никаких попыток изменить его предпринимать не стал. Но не смирился бывший командир конно-казачьего полка подполковник Е.М.Балтин, решивший добиваться медалей хотя бы для своего полка, большая часть которого в 1812 г. действовала отдельно от пеших полков и участвовала во многих боях. Еще в июне 1814 г. он представлял в Военное министерство именные списки участников боев для награждения их медалью, но это представление осталось без ответа. Узнав, что всему Тверскому ополчению отказано в награждении, он отправил в Инспекторский департамент составленный в резких выражениях рапорт. В нем указывалось, что четыре сотни подчиненного ему полка в период пребывания французов в Москве, «быв отряжены на передовые посты в город Воскресенск под команду генерал-майора Иловайского 12-го, с разъезжавшими неприятельскими партиями неоднократно имели действительные сражения с потерею убитых и раненых, а притом в делах октября 9-го под Звенигородом, 10-го под Кахановым, 19-го и 20-го при Теплухе и в преследовании оного, при Духовщине, Смоленске, Вильне и в Пруссии при занятии городов Гумбин (Гумбинен – В.Б.) и Инстенбурга до города Данцига под неприятельским огнем были. За отличия и храбрость, оказанных в сих делах, <...> штаб и обер-офицеры награждены всемилостивейше разными орденскими знаками. Из сего инспекторский департамент заключить может, что конно-казачьего полка четыре сотни в действительных сражениях 1812-го года участвовали, на получение и ношение медалей в память того года установленных имеют действительное право <…>». Закончил свой рапорт Балтин весьма дерзко: «А посему Инспекторский департамент <…> носить тверскому конно-казачьему полку означенные медали учиненное запрещение благоволит уничтожить, а о дозволении сделать кому следует свое предписание».

Обычно, когда дело касалось кадровых полков, рапорт командира считался достаточным основанием для награждения медалями указанных в представляемом им списке офицеров и нижних чинов. Но в данном случае речь шла об ополченцах, и поэтому Инспекторский департамент затеял бюрократическую переписку, длившуюся около двух лет. Атаману Войска Донского М.И.Платову было направлено отношение с указанием послать запрос генерал-майору В.Д.Иловайскому 12-му, действительно ли полк Балтина участвовал в боях в составе его отряда. Иловайский сообщил, что в его отряде находились и участвовали в боях две сотни этого полка под командой майора С.М.Фиглева. В связи с этим Балтину пришлось доказывать, что еще две сотни под его личным командованием участвовали в боях в составе отряда П.В. Голенищева-Кутузова. Только после этого в ноябре 1818 г. было решено на четыре сотни конно-казачьего полка Тверского ополчения выслать по представленным спискам 418 медалей⁸⁸. Этим награждение Тверского ополчения и ограничилось, 4.577 ополченцев пеших полков остались без медалей.

Посмотрим теперь, как решался вопрос о награждении воинов Рязанского ополчения. Это ополчение имело в своем составе четыре пеших, два егерских и один конный полк общей численностью свыше 15 тыс. человек. В конце августа 1812 г. оно спешно было двинуто на защиту Москвы, но в связи с тем, что Москва была оставлена русской армией, получило приказ М.И.Кутузова прикрыть дорогу на Рязань и Касимов, обеспечить охрану транспортов с продовольствием и фуражом, следующих к Тарутинскому лагерю по правому берегу Оки. С выполнением этих задач плохо вооруженное ополчение успешно справилось, о чем свидетельствует журнал военных действий, который велся в главной квартире Кутузова⁸⁹. Таким образом, Рязанское ополчение сыграло существенную роль в решении стратегической задачи блокирования наполеоновской армии в Москве и обеспечения коммуникаций русской армии. Позже оно было соединено с формированиями 3-го ополченского округа и в 1813-1814 гг. участвовало в блокаде крепости Глогау, в сражении под Дрезденом, осаде Магдебурга и Гамбурга.

В начале 1814 г. командовавший Рязанским ополчением генерал-майор Л.Д.Измайлов представил командующему 3-м ополченским округом генерал-лейтенанту П.А.Толстому подробное описание действий Рязанского ополчения в 1812 г. и ходатайствовал о награждении чинов ополчения медалями, однако это ходатайство осталось безответным. Через три с лишним года, в июле 1817 г., в Инспекторский департамент Главного штаба императора обратился с рапортом бывший начальник 4-го пехотного полка ополчения отставной полковник Ф.М. Рахманинов. Указывая, что представление, сделанное в 1814 г. генералом Измайловым, осталось без последствий, он вновь подробно изложил действия ополчения в 1812 г. и ходатайствовал о награждении 55 чинов его полка медалями по прилагаемому списку. Характерно, что вопроса о награждениях рядовых ополченцев Рахманинов не ставил: понимая, что лиц из податных сословий правительство награждать не желает и, будучи, по-видимому, сам сторонником такой позиции, он включил в свой список только дворян-офицеров. Такой подход, явно противоречащий статуту медали, нашел в Инспекторском департаменте понимание. Делу был дан ход: рязанскому гражданскому губернатору послали отношение с просьбой связаться с генералом Измайловым и получить от него подтверждение, что представленные Рахманиновым офицеры 4-го полка действительно участвовали в сражениях 1812 г.⁹⁰. Надо полагать, что сполучением такого подтверждения ходатайство Рахманинова было бы удовлетворено. Однако позиция знаменитого своим самодурством Измайлова⁹¹ (кстати сказать, получившего за формирование Рязанского ополчения и командование им чин генерал-лейтенанта и бриллиантовую табакерку с портретом Александра I) оказалась неожиданной. Рязанский губернатор сообщил Инспекторскому департаменту, что недавно с аналогичным ходатайством о награждении офицеров медалями обращался бывший командир 3-го пехотного полка Рязанского ополчения. В связи с этим он, губернатор, уже посылал запрос генерал-лейтенанту Измайлову, «от которого и получил отзыв, что вообще все полки Рязанского ополчения в 1812 году в бывшее с неприятелем действие ни в каких местах никогда употребляемы не были». После такого “отзыва” отпал вопрос о награждении не только ратников, но и офицеров Рязанского ополчения⁹².

Сложнее было ограничить награждение медалью ратников тех ополченских формирований, участие которых в крупнейших сражениях 1812 г. являлось общеизвестным и бесспорным. Отказать им в награждении под тем предлогом, что они «в сражениях того года не находились», было невозможно. Тем не менее подавляющее большинство из них медали тоже не получило. Решающую роль здесь сыграло то, что и губернские власти, в ведении которых после роспуска ополчений оказались дела о награждении ополченцев, и сидевшие в своих имениях помещики не только не были заинтересованы в награждении крепостных, но и всеми силами этому противились, а в правительственных кругах такой позиции потворствовали.

Справедливости ради следует сказать, что изредка бывали все же случаи, когда дворяне - душевладельцы пытались вступиться за права своих крестьян. Особенно интересна одна из таких попыток, предпринятая отставным генералом от кавалерии С.С.Апраксиным. Этот заслуженный генерал, сподвижник и почитатель Суворова, пользовавшийся в свое время расположением великого полководца, отправил в феврале 1815 г. из своей подмосковной вотчины письмо А.И.Горчакову, с которым был лично знаком и к которому не раз в прошлом обращался с различными просьбами. Вероятно, он полагал, что Горчаков – племянник Суворова и участник ряда суворовских походов – и на этот раз не откажет в просьбе старому соратнику его знаменитого дяди. Просьба же его была вызвана следующими обстоятельствами. В 1812 г. крепостные Апраксина, отобранные им в ратники, попали в Московское ополчение и в его составе участвовали в Бородинском сражении. После Бородина большая часть Московского ополчения была, как известно, использована для пополнения армейских частей. В полках русской армии крестьяне Апраксина участвовали во многих сражениях как в пределах России, так и за рубежом, а затем 27 оставшихся в живых крепостных вернулись домой. При этом выяснилось, что 9 человек получили медали в тех частях, где они служили, но 18 крестьян вернулись без медалей и за исключением одного – без каких-либо свидетельств, удостоверяющих право на награждение. Ходатайствуя перед Горчаковым о награждении этих крестьян медалями, Апраксин указывал, что мог бы получить необходимое свидетельство от бывшего начальника Московского ополчения И.Д.Маркова, «но он, граф Марков, уже давно уехал в подольские свои деревни, и неведомо когда в Москву возвратится; между тем, – продолжает Апраксин, – мои храбрецы весьма огорчаются, что никакого знака за усердие их к отечеству и труды понесенные не имеют; хотя по праздникам иногда наряжаются в мундиры, ибо большая часть их служила при артиллерии и многие доходили до Парижа, как усмотреть изволите с аттестата у сего препровождаемого данного человеку моему Егору Раштанову, который тоже не получил, но ожидают, что ваше сиятельство оными их осчастливит и сравняет с их товарищами, которые пред ними гордятся, а эти бедняки с огорчением переносят».

Приведенное свидетельство, говорящее о популярности медали в крестьянской среде и о стремлении бывших ополченцев иметь ее как знак своего участия в Отечественной войне, весьма красноречиво. Но особо выразительна концовка письма: «Если же паче чаяния все медали положенные вышли в расход и более делать их не велено, то покорнейше прошу вас яко военного министра прислать ко мне вид, что оныя посылаются, а я здесь на свой счет сделаю и раздам, помня при том, что сии люди в медалях за каретою не ездят, но у меня из лакеев отдано не было и впредь из воинов таковых для сего не возьму».

К своему письму Апраксин приложил список бывших ополченцев, не имеющих медалей, и заверенную копию свидетельства, выданного в сентябре 1814 г. командующим 7-й пехотной дивизией генерал-майором А.И.Талызиным 2-м ратнику Егору Раштанову в подтверждение его участия в сражениях с октября 1812 г. до взятия Парижа.

Ходатайство Апраксина успеха не имело. Сославшись на то, что «медали, согласно высочайшей воле государя императора,. не иначе выдаваемы быть могут, как по засвидетельствованиям начальства», Горчаков разрешил «возложить медаль» только на Егора Раштанова, относительно же всех остальных заявил, что он сможет «тогда токмо позволить носить им медали», когда либо получит список награждаемых за подписью Маркова, либо на каждого ополченца представлены будут «свидетельства, удостоверяющие, что те крестьяне ваши, милостивый государь мой, находились в 1812 году в действительных сражениях»⁹³.

В среде московского барства Апраксин слыл оригиналом и чудаком, поэтому, возможно, его попытка добиться награждения своих крепостных расценивалась как очередное “чудачество”.

В целом же поместное дворянство, как уже отмечалось, награждению крестьян всеми силами противилось. К чему это практически вело, рассмотрим на примере истории награждения ратников Петербургского ополчения.

Созданное М.И.Кутузовым Петербургское ополчение отличалось высокой организацией, было относительно хорошо вооружено и обучено и прошло большой боевой путь, участвуя в штурме Полоцка, в сражениях под Чашниками, при Смолянах, под Старым Борисовым, на Березине, а в 1813 г. – в трудной осаде Данцига. Понеся значительные потери, оно в июне 1814 г. организованно вернулось в Петербург, где было торжественно встречено, а затем распущено. В октябре 1814 г. возглавлявший Комитет Петербургского ополчения генерал-лейтенант А.Д.Буткевич писал А.И.Горчакову, что многие бывшие воины обращаются в Комитет с просьбой о выдаче им медалей, «но как таковых в получении не имеется, то Комитет повторяет просьбу <…> о приказании доставить <…> медали, коих для Санкт-Петербургского и Новгородского ополчений потребно до 7.000»⁹⁴. В ответе Горчаков потребовал, чтобы были представлены «генеральные списки, с показанием в строгой справедливости, кто в каких именно сражениях в том 1812 году находился, в каких корпусах или отрядах и под командою какого генерала и отрядного начальника». Новое представление Буткевича, в котором он докладывал, что «составление сих списков, по весьма малому числу чиновников при Комитете, требует большого времени», и ходатайствовал «приказать доставить просимое число медалей», чтобы начать их раздачу по мере составления списков, которые затем будут представлены в Департамент, по решению Горчакова было «оставлено без уважения».

В 1815 г. Комитет представил в Инспекторский департамент за подписью начальника Петербургского ополчения генерал-майора B.B.Ададурова четыре списка – два на генералов, штаб и обер-офицеров и два – на нижних чинов. Вскоре после этого Комитет был закрыт, а по представленным спискам до июня 1817 г. никакого решения не принималось. За это время многие офицеры получили медали в индивидуальном порядке, представляя свои рапорты и какие-либо документы, подтверждающие участие в Отечественной войне (чаще всего аттестат одного из вышестоящих начальников). Решения по таким рапортам принимались, как правило, оперативно и беспрепятственно. Однако бывшие ратники подобной возможности не имени, и им оставалось ждать награждения по общим спискам.

21 июня 1817 г. Инспекторский департамент сообщил петербургскому гражданскому губернатору, что медали до сего времени не высылались «по недоставлению таковых медалей от министра финансов» (в действительности медали доставлялись, но ополчениям они не выделялись), однако «ныне Инспекторский департамент <…> имеет честь препроводить при сем четыре именных списка о чинах, бывших в С.-Петербургском ополчении и 6.328 медалей 1812 года с лентами <…>, покорнейше прося <…> сделать ваше распоряжение о доставлении сих медалей поименованным в означенных списках чинам в места их жительства». Далее указывалось, что те офицеры, которые уже получили медали, в списках отмечены и что после вручения медалей списки с отметками о вручении, а также медали, могущие «каким-либо образом за раздачею остаться», следует вернуть в департамент.

Итак, наконец-то медали были получены и оставалось лишь вручить их награжденным. Но тут губернские и уездные власти, отражая настроения поместного дворянства, объявили награждению крепостных настоящий бойкот. Открыто об этом, разумеется, не писалось, фактически же все делалось для того, чтобы, используя бюрократическую волокиту, до предела запутать простой вопрос. Петербургский гражданский губернатор переслал списки и медали в Губернское правление, а оно, ссылаясь на то, что в полученных списках не указано, где именно проживают бывшие воины и кому из помещиков они принадлежат, затеяло бессмысленную многолетнюю переписку – сначала с различными учреждениями, а затем с уездными Земскими судами, которые должны были выявить бывших ополченцев в своих уездах, но не желали этого делать. Шли годы. Инспекторский департамент время от времени посылал дня порядка отношения с напоминанием о высланных медалях и «покорнейшими просьбами» ускорить раздачу их и вернуть посланные списки. В ответ получал длинные бюрократические отписки. Такие напоминания посылались в феврале и августе 1818 г., в мае 1819 г., в феврале 1820 г., в сентябре 1822 г., в марте 1823 г., в феврале 1825 г. При этом Инспекторский департамент Главного штаба императора меньше всего беспокоил вопрос о том, получат или нет бывшие ратники заслуженные ими медали, его беспокоило другое: в одном из очередных “напоминаний” петербургскому гражданскому губернатору говорилось: «Как по сие время списков сих не доставлено от вашего превосходительства и дело за сим остается не решенным, то Инспекторский департамент покорнейше просит поспешить доставлением оных». Ликвидировать непорядок в бумагах, закрыть дело – вот в чем состояла суть вопроса для Инспекторского департамента.

Пока губернские и уездные власти долгие годы делали вид, что не могут разыскать бывших ополченцев, последние, вновь попав под власть своих помещиков, терпеливо ожидали положенных им наград. Можно только догадываться, какие настроения в связи с этим вызревали в среде бывших ратников. Некоторые из них в поисках справедливости пытались обратиться к верховной власти. Так, в феврале 1826 г. крепостной крестьянин Орефий Гаврилов, сражавшийся в 1812 г. в составе 1-й дружины Петербургского ополчения, раненый при штурме Полоцка, а после излечения вернувшийся в дружину и участвовавший затем в осаде Данцига, подал прошение о выдаче ему медали на имя нового императора, полагая, по-видимому, что смена царствования подходящий момент для того, чтобы добиться справедливости. До Николая I прошение его не дошло, а Инспекторский департамент предписал петербургскому обер-полицмейстеру объявить Гаврилову, что ему следует обращаться в Петербургское губернское правление.

Однако к этому времени Инспекторский департамент стал не на шутку беспокоиться – новый император любил, чтобы в бумагах был строгий порядок, поэтому следовало предпринять какие-то меры, чтобы закрыть продолжающуюся двенадцатый год бесплодную переписку. Генерал-адъютант И.И.Дибич, сменивший П.М.Волконского на посту начальника Главного штаба императора, 18 января 1826 г. обратился к управляющему Министерством внутренних дел В.С.Ланскому с просьбой сделать зависящие от него распоряжения, чтобы воздействовать на петербургские губернские власти. В.С.Ланской дважды сносился с петербургским военным генерал-губернатором П.В.Голенищевым-Кутузовым «о побуждении кого следует силою законов» выполнить требование Инспекторского департамента. “Побуждения” эти оказались действенными: опасаясь, что могут быть неприятности, губернское правление быстро нашло выход из положения – 2 мая 1827 г. требуемые списки и вместе с ними 4.555 медалей были возвращены в Инспекторский департамент. Таким образом, 72% указанных в списках ополченцев медали так и не получило. В Главном штабе этот факт не вызвал ни возмущения, ни даже удивления. На деле о награждении чинов С.-Петербургского ополчения медалями в память 1812 года, вместившем 230 листов переписки, появилась желанная надпись: «решено 24 июня 1827 года». Что касается тех 28% медалей, которые возвращены не были, то считалось, что они вручены награжденным, однако можно с уверенностью сказать, что вручены они были далеко не все, так как из помет в списках видно, что выдавались они в уездных Земских судах не самим награжденным крестьянам, а либо их помещикам, либо уполномоченным этими помещиками управляющим⁹⁵.

Приведенных фактов, по-видимому, достаточно, чтобы сделать вывод, что обещание вручить медали строевым чинам ополчений «всем без изъятия, действовавшим против неприятеля в продолжение 1812 года», обернулось грубым обманом – в действительности эту награду получила лишь незначительная часть ополченцев. Этот вывод может показаться неожиданным некоторым современным авторам, с оттенком умиления утверждающим, будто «Серебряной медалью “В память Отечественной войны” были награждены все солдаты, офицеры и ополченцы, сражавшиеся против французов в 1812 году, все без исключения<...>»⁹⁶. Подобные утверждения могли появиться лишь из-за неизученности вопроса и некритического отношения к ряду изданий официозной дворянской историографии.

Говоря о награждении медалью ополченцев, следует сказать и об особой категории крепостных крестьян, прошедших в 1812 г. весь боевой путь ополчений и участвовавших в боях, но не имевших даже формального права на получение медалей. Речь идет о крестьянах, взятых их владельцами-офицерами (чиновниками) ополчений в поход для личных услуг. Крепостные, находившиеся для услужения при офицерах регулярных войск, существенно отличались от солдат, которыми командовали их господа: они не владели солдатской выучкой, достигаемой долголетней муштрой; другими были их внешний вид (отсутствие солдатской формы одежды) и социальное положение (поскольку крестьяне, отданные в рекруты, переставали быть крепостными). А “собственные люди” офицеров ополчений практически мало чем отличались от ратников, находившихся в подчинении у их хозяев: и те и другие оставались крепостными, одеты были почти одинаково, не было большой разницы между ними и в овладении военными навыками, больше того – для личного услужения в боевой обстановке помещики, как правило, отбирали наиболее расторопных, физически крепких и сноровистых во владении оружием крестьян. И хотя “собственные люди”, независимо от их желания, в ополчения официально не зачислялись, все тяготы походной жизни они делили наравне с ратниками, а в сражениях чаще всего бились плечом к плечу вместе с ними. Ясно поэтому, что лишение их права на награду, положенную рядовым ополченцам, было явной несправедливостью. Разумеется, офицеры ополчений в массе своей вовсе не были заинтересованы в том, чтобы их слуги получали такие же медали, как и они сами. Однако в РГВИА нам удалось обнаружить документ, показывающий, что и по этому вопросу среди дворян изредка встречались “инакомыслящие”.

В мае 1814 г. к управляющему Военным министерством обратился начальник 2-й сводной дружины Новгородского ополчения флота капитан 2-го ранга С.М.Бровцын. Этот боевой офицер, удостоенный за прошлую свою службу ордена св. Георгия 4-го класса и отличившийся в ряде сражений 1812 г.⁹⁷,прислал Горчакову «Именной список 2-й сводной дружины Новогородского ополчения собственным людям находящихся в оной чиновников, бывшим в подвигах против неприятеля в 1812 году <…>». Список был приложен к рапорту Бровцына, в котором он писал, что «собственные люди господ чиновников, представляемые при сем в списке, находясь во все время вместе с дружиною, были употребляемы для замены воинов дабы умножить фрунт, у патронных ящиков, у переноски и перевязки раненых; и часто, не уступая воинам в усердии к монарху и отечеству, были в том же огне с неприятелем как и они, при том же ежели они и не поступали в воины, то сие не по их воле, а по желанию их господ помещиков; трудов они перенесли не много менее воинов, похвальным поведением многих из них превышают; и может быть обратятся с ними в одно звание к тем же помещикам». Указывая, что «на щедроты монарха они упование свое возлагают», Бровцын, наивно считавший, что награждение воинов ополчения предрешено и никаких затруднений не вызовет, закончил свой рапорт просьбой: «Осмеливаюсь покорнейше просить ходатайства у монаршего престола, дабы и сии усердные сыны отечества были сравнены с воинами и удостоились всемилостивейшего его воззрения, а за усердные свои подвиги в 1812-ом году в памятник и подражание прочим украсили грудь свою изданною на то медалью». В «Именном списке» названы были 23 крепостных, принадлежащих 19 офицерам, при этом в графе “По какой заслуге представляются к удостоению медалей” указывалось: «В 1812 году при Полоцке в резерве, в действительных сражениях в авангарде при Смолянах 2-го, при занятии Борисова 15-го и при реке Березе (Березине. – В.Б.) 16-го числа ноября и во все время сей кампании были во всех маршах и действиях с неприятелем»; далее отмечалось, что в 1813 г. они же находились вместе с дружиной «при покорении крепостей Пиллау и Данцыга»⁹⁸.

Резолюция на рапорте Бровцына была краткой и ясной: «Оставить без последствий».

Это безуспешное ходатайство интересно не только как пример гражданского мужества боевого офицера – пример, в какой-то мере отражающий прогрессирующее после Отечественной войны разномыслие в среде “первенствующего сословия”. Оно интересно и как яркая иллюстрация отношения к борьбе с наполеоновским нашествием многих крепостных, которым помещики не давали разрешения вступать в ополчение. Приведенные же Бровцыным данные о количестве “собственных людей”, активно участвовавших в боях (только в одной дружине – 23 человека), позволяют сделать вывод, что фактическая численность бойцов, сражавшихся в составе ополченских дружин, во многих случаях превышала их списочный состав, что в определенной степени повышало боеспособность ополченских формирований. В литературе об ополчениях 1812 г. этот вопрос не исследовался и даже не ставился, но он, по-видимому, заслуживает внимания.

Адресуя свой рапорт управляющему Военным министерством, Бровцын просил Горчакова не о выдаче “собственным людям” медалей, а лишь о том, чтобы он ходатайствовал об этом «у монаршего престола», поскольку Александр I оставил только за собой право «в приличных случаях» делать исключения для тех, кто не имел права на награждение по установленному статуту. Однако в ближайшем окружении царя очень хорошо понимали, что именно он разумел под «приличными случаями», поэтому представления и прошения, которые могли вызвать неудовольствие императора, зачастую ему не докладывались. Так было, в частности, и с рапортом Бровцына.

Гораздо более многочисленной категорией участников Отечественной войны, чем “собственные люди” офицеров ополчений, но, как и они, лишенной права на медали, была преобладающая часть нестроевых чинов. Собирательный термин “нестроевые” объединял весьма разнородные категории участников войны: помимо священников и медиков, которым при условии нахождения под неприятельским огнем медали выдавать разрешалось, к нестроевым относились разного рода мастеровые (особенно многочисленные в артиллерии), обозные, писари, музыканты, ветеринары и т.д. В критические моменты сражений многие из них сражались вместе со строевыми нижними чинами. Лишение их медалей было столь вопиющей несправедливостью, что некоторые командиры частей стали посылать ходатайства о награждении их путем «монаршей милости».

В июле 1817 г. в Инспекторский департамент Главного штаба императора поступил рапорт командира батарейной 4-й роты 2-й артиллерийской бригады полковника Философова с просьбой о награждении восьми указанных в приложенном к рапорту списке нестроевых нижних чинов, которые «действительно 28-го августа 812 г. при селе Бородине находились под неприятельским огнем, а первый из них занимал должность фейерверкера». Александру I рапорт не докладывался, после резолюции П.М.Волконского «Отказать» полковнику Философову был послан ответ, что начальник Главного штаба в силу 2-го пункта высочайшего указа от 22 декабря 1813 г. «с докладом к государю императору войти не может»⁹⁹.

В августе того же года с аналогичным ходатайством обратился командир 22-го Егерского полка полковник Избаш. В представленном им списке значилось шесть человек - один младший фельдшер, два цирюльника и три батальонных писаря, и о каждом со ссылкой на формулярные списки было конкретно указано, в каких сражениях они участвовали. Это представление Волконский по каким-то соображениям доложил императору, после чего наложил резолюцию: «Высочайше повелено дать медали фельдшеру и цирюльникам, а писарям отказать, ибо незачем им быть в сражениях». В ответе так и было сказано, что государь император повелеть соизволил младшего фельдшера и цирюльников «за бытность их в сражениях 812 года наградить медалями в память того года установленными», о награждении же писарей «высочайшего соизволения не последовало, ибо не следовало по званию их быть им в сражениях»¹⁰⁰. Полковнику Избашу предоставлялось догадываться, почему цирюльникам и фельдшеру «по званию их» следовало быть в сражениях, а писарям – не следовало.

Почти одновременно, в сентябре 1817 г., в Инспекторский департамент поступил рапорт командира 23-й артиллерийской бригады полковника Фриша, содержавший ходатайство «войти с докладом к государю» о награждении семи нестроевых чинов бригады (пяти мастеровых и двух цирюльников), которые в 1812 г. «действительно находились в сражениях противу неприятеля по недостатку строевых чинов, а некоторые из ревности по собственному своему желанию». В приложенном именном списке относительно представляемых к наградеуказывалось: «были в действительных сражениях противу французских войск по желанию их вместо строевых августа 6-го при городе Смоленске, 26-го приселе Бородине, октября 6-го при селе Тарутине, 13-го при городе Малоярославце, 22-го при городе Вязьме». Рапорт Фриша был доложен Александру I, и тот «повелеть соизволил» послать запрос начальнику артиллерии 1-й армии генерал-лейтенанту Л.М.Яшвилю: «точно ли значущиеся по прилагаемому при сем списку нестроевые чины были употребляемы при орудиях в сражениях». Поскольку совершенно очевидно, что начальник артиллерии армии не мог поименно помнить всех нестроевых нижних чинов, употреблявшихся при орудиях пять лет назад, запрос носил сугубо формальный характер и как бы содержал в себе намек на необходимость негативного ответа. Но оказалось, что он вообще послан не по адресу. В связи с временным отсутствием Яшвиля, ответ прислал замещавший его генерал-майор И.О.Сухозанет, который сообщил, что 23-я артиллерийская бригада в 1812 г. находилась в большой действующей армии, в то время как генерал Л.М.Яшвиль командовал тогда артиллерией отдельного корпуса П.Х.Витгенштейна (где служил и автор ответа Сухозанет) «и потому точно ли представленные полковником Фришем мастеровые и нестроевые чины находились в сражениях 1812 года не известно, в рассуждении чего должно основываться единственно только на показаниях ротного командира».

Что, казалось бы, можно было прибавить к этому ясному ответу? Но известный своей угодливостью Сухозанет прекрасно уловил смысл запроса и характер ожидаемого ответа, а поэтому добавил удивительное по своей несообразности рассуждение: «Впрочем, весьма сомнительно чтобы мастеровые чины, по большей части за неспособностью к строевой службе в сие звание назначаемые, могли с пользою заменить строевых чинов; и во всяком случае таковое их употребление должно отнести особенному беспорядку, ибо потеря сих людей в сражении, требующих долговременного их обучения необходимым мастерствам, не награждает той пользы, которой по их навыку в сражении ожидать можно <...>». Как и следовало ожидать, это нелепое заключение сочли вполне авторитетным: в ответе Инспекторского департамента полковнику Фришу оно было пересказано, а затем добавлено, что, так как генерал Сухозанет «полагает по сим причинам оставить представление ваше без уважения, то Инспекторский департамент уведомляет вас, согласно резолюции начальника Главного штаба его императорского величества, что означенные чины не имеют права на получение медалей 1812-го года»¹⁰¹ (заметим, что отказ касался как мастеровых, так и цирюльников, хотя незадолго до этого по представлению полковника Избаша двум цирюльникам медали были все же выданы).

Приведенные примеры, число которых можно было бы умножить, показывают, что при рассмотрении рапортов о награждении медалями тех участников Отечественной войны, которые не попадали под установленный Александром I статут, царил полнейший произвол: решение вопроса зависело от настроения императора, от того, доложили ли и как доложили ему то или иное представление, частично от того, кто именно ходатайствует о награждении и меньше всего от того, как проявили себя в боевых действиях 1812 г. те, кому испрашивались медали. Однако в целом при этом настойчиво проводилась линия на отказ в награждении участников войны, принадлежащих к низшим слоям населения.

Среди участников Отечественной войны, лишенных права на медали, особое место занимали десятки тысяч вневойсковых народных, преимущественно крестьянских, партизан.

Отношение правящего класса как к самому участию народных масс в борьбе с наполеоновским нашествием, так и к награждению участников этой борьбы изначально было крайне противоречивым¹⁰². В ходе Отечественной войны и первое время после ее окончания было несколько случаев награждения крестьянских партизан солдатским Знаком отличия Военного ордена и некоторыми другими наградами¹⁰³. Однако очень быстро произошло ужесточение курса на максимальное ограничение награждений этой категории участников войны. В результате народные партизаны по объявленному в декабре 1813 г. уточненному статуту рассматриваемой медали права на эту награду не получили.

Но в народном партизанском движении участвовали и дворяне. Во время войны правительство, разумеется, прекрасно понимало, что ее исход в огромной степени зависит от участия в борьбе народных масс, но, видя в стихийном вооружении народа и приобретении им боевого опыта опасность для феодально-крепостнической структуры общества, оно всеми силами стремилось держать развитие народной инициативы под дворянским контролем и руководством. Далеко не везде это удавалось осуществить. Во многих случаях крестьянские партизанские отряды действовали без всякого дворянского руководства. Но вместе с тем нередко дворяне, руководствуясь как патриотическими, так и полицейско-охранительными побуждениями, участвовали в партизанской борьбе и руководили в ней действиями крестьян. Теперь они стали добиваться медалей путем “высочайшего соизволения”, указывая не только на боевые заслуги, но и на то, что своим руководством удерживали крестьян от неповиновения и бунтов. Такие ходатайства, хотя и не всегда быстро, чаще всего удовлетворялись. При этом те самые дворяне, которые, руководя народными партизанскими отрядами, в ходе войны в некоторых случаях представляли к награждению и крестьян, теперь предпочитали о заслугах своих бойцов не вспоминать, хотя, конечно, не могли не понимать, что ходатайствовать за них могли бы только они.

Проиллюстрируем сказанное некоторыми примерами.

Одним из районов интенсивного партизанского движения в 1812 г. стал Сычевский уезд Смоленской губернии, где с 19 августа по 25 октября народными партизанами было убито 1.760 неприятельских солдат и офицеров и 1.009 взято в плен, при этом 97 крестьян в боях погибли и 224 были ранены. Организацией партизанского движения и осуществлением контроля над ним занимались уездный предводитель дворянства Н.М.Нахимов, земский исправник Е.Богуславский и несколько других дворян. С сентября 1812 г. Н.М.Нахимов многократно докладывал об успехах сычевских партизан в различные инстанции, добиваясь как признания собственных и своих ближайших помощников заслуг, так и награждения некоторых крестьян – «для поощрения как их, так и прочих крестьян к подобному подвигу». При этом он подчеркивал, что «многие крестьяне начинали выходить из повиновения своего начальства, но как я и исправник не отлучались от своих постов и по большей части находились в округе, то при начале еще возмущения старались пресечь, и посему округа находится во всем порядке и тишине». В начале ноября 1812 г. царь пожаловал Нахимову орден св. Владимира 4-й степени с бантом; Богуславскому – орден св. Анны 2-го класса; отставному штабс-капитану Н.Тимашову – чин капитана, а десяти представленным крестьянам приказал выдать солдатскую награду – Знаки отличия Военного ордена. Вскоре орден св. Владимира 4-й степени с бантом был пожалован также сычевскому городничему П.Карженковскому, некоторые дворяне получили в награду чины; трех членов городовой ратуши царь наградил серебряными медалями для ношения на шее на владимирской ленте, а участвовавшие в боевых действиях обыватели г. Сычевска получили в награду по 5 руб. и “высочайшее благоволение”¹⁰⁴.

В 1814 г. Н.М.Нахимов стал добиваться награждения себя и Богуславского, а затем и других дворян медалями в память Отечественной войны. Послав прошение А.И.Горчакову и не получив скорого ответа, Нахимов обратился к смоленскому гражданскому губернатору барону К.И.Ашу, и тот стал ходатайствовать от своего имени. О партизанах из крестьян, даже тех, которым в 1812 г. пожалованы были Знаки отличия Военного ордена, при этом, разумеется, не вспоминалось. Такой подход признали в Петербурге приемлемым: 9 ноября 1816 г. Инспекторский департамент отправил К.И.Ашу уведомление, что император «высочайше указать соизволил» предводителя дворянства Сычевского уезда коллежского секретаря Н.Нахимова, сычевского городничего коллежского советника П.Карженковского, исправника Сычевского уезда губернского секретаря Е.Богуславского, заседателя Сычевского земского суда флота лейтенанта И.Граблина и помещика капитана Н.Тимашова, «участвовавших в Отечественную войну 1812 года против неприятеля, наградить медалями, в память этого года установленными»¹⁰⁵.

Примерно по такой же схеме действовали дворяне ряда других уездов и губерний. Так, по представлениям калужского гражданского губернатора П.Н.Каверина, временно управлявшего во время войны и рядом уездов Смоленской губернии, в августе 1817 г. медали получила группа дворян Смоленской (11 человек) и Калужской (3 человека) губерний. Каверин, конечно, подчеркивал, что благодаря дворянам «предпринятыми мерами, кроме всеобщего направления умов на поражение неприятеля, удержаны были между поселянами порядок и благоустройство и повиновение к властям»¹⁰⁶.

Разумеется, прошения дворян о награждении их медалью удовлетворялись не всегда, бывали и отказы. Обычно это вызывалось отсутствием для награждения действительных оснований, когда награда просто выпрашивалась без каких-либо боевых заслуг. В отдельных случаях бывали также и несправедливые отказы¹⁰⁷ (не надо забывать, что речь шла о провинциальных дворянах, чаще всего мелкопоместных и мелкочиновных), однако в целом награждение дворян, причастных к организации партизанского движения и осуществлению контроля за ним, Александр I считал правомерным, соответствующим его представлению о “приличных случаях” для награждения «исключительно от общих правил».

Иначе обстояло дело с теми, на ком зиждилось все вневойсковое партизанское движение – партизанами из народа. Их голоса до нас почти не дошли. И все же даже то малое, что удалось найти, красноречиво характеризует как отношение к ним дворянства и правительства, так и (что особенно важно) восприятие этого отношения самими партизанами. В РГВИА обнаружился поразительный документ – прошение Александру I о выдаче медали и Знака отличия Военного ордена крепостного Василия Некрасова. В 1812 г. он сражался в рядах партизан Сычевского уезда Смоленской губернии, при этом часто выполнял личные задания сычевского предводителя дворянства Н.М.Нахимова и исправника Е.Богуславского, о которых речь шла выше, и получил от них в начале 1813 г. письменные свидетельства о своих заслугах. Его прошение представляет чрезвычайный интерес не только потому, что позволяет выявить имя еще одного партизана и получить некоторые фактические данные о его боевых делах. Мы имеем здесь дело с редчайшим случаем, когда крепостной попытался бороться за признание своих заслуг, при этом особую ценность его прошению придает то, что составлено оно не нанятым писарем, поднаторевшим в написании разного рода бумаг, а им самим. Некрасов, будучи грамотным, сам сформулировал как умел свою “челобитную”, а другой крепостной, Петр Соколов (по-видимому, приятель Некрасова), лишь набело ее переписал. Отсюда некоторые “огрехи” в правописании, отсюда и несколько архаичный для XIX в. язык, но отсюда же не погашенные казенными оборотами безыскусственность и искренность, позволяющие рассматривать это прошение как непосредственное выражение народного самосознания. Вот текст этого примечательного документа:

«Всепросветлейший державнейший Великий Государь император Александр Павлович, самодержец Всероссийский, Государь Всемилостивейший, просит майора Ивана Дмитриева сына Нарышкина дворовый человек служитель Василий Сергеев сын Некрасов, а о чем мое прошение, тому следуют пункты.

Во время Отечественной войны прошлого 1812-го года по собственному моему влечению, без всякого какого-либо принуждения имел я ревностное желание служить отечеству моему и тогда, когда мог бы отклониться от оного по званию моему крепостного человека, быв при имении помещика моего Смоленской губернии Сычевского уезда в должности конторщика, но воспользовавшись возможным случаем доказать мое усердие и движим будучи любовью к отечеству и монарху моему, в продолжение разорения неприятелем Смоленской губернии находился я всегда охотником как для отыскания и поимки мародеров, равно и в неоднократных с ними действительных сражениях, вооружаясь собственным своим иждивением, продав тогда для оного последнее малое имущество у себя имеющее[ся], и делав разные значительные услуги по Сычевскому уезду, а наконец, быв в одном деле с ними один противу шести человек неприятелей, сражался ревностно, победил, обезоружил и хитростью своею вовлек их в такое место, где взять можно было их в плен, что и воспоследовало, во оном деле между града пуль ранена была подо мною лошадь и я, многократно подвергаясь свирепству врагов моих быть лишенну жизни, преодолевая труды, опасности, и пренебрегая самую смерть, имел одно в предмете: быть верным сыном отечества и жертвовать охотно или жизнью своей или победить врага, толико злодействующего с собратией нашей, а потому получил в 1813-м году генваря 25-го дня письменные свидетельства в справедливости службы моей как от бывшего тогда г[осподи]на исправника и кавалера Богуславского, равно и от г[осподи]на дворянского предводителя и кавалера Нахимова, удостоверяющих истинную храбрость мою, ибо я при них находился и имел разные лестные для меня препоручения. Обещевались они мне доставить следующие награждения по званию моему, коими украшены и прочие сотоварищи мои¹⁰⁸, но, ожидая оные, до днесь не получаю, а из них уже первый вышел в отставку и отозвался, что содействовать к награде моей ныне мне не может, а второй якобы не имеет знаков для награждения меня. Потому, лишась всякой надежды, осмелился прибегнуть под единственное покровительство установленного Главного Его Императорского Величества штаба, считая что за богом молитва, а за царем служба никогда не пропадет, а потому и прошу: дабы высочайшим Вашего Императорского Величества указом повелено было cue мое прошение и с приложенными двумя свидетельствами в главном штабе Вашего Императорского Величества принять, а меня за 1812 год наградить установленной за оный год медалью на голубой ленте, а за храбрость и отличие начальством засвидетельствованные прошу о награде установленным крестом святого великомученика и победоносца Егория 5-го класса, который роздан был всем тем собратьям нашим, кои действительно противу неприятеля оказали какие-либо отличия¹⁰⁹, в коем числе состою и я, полагаю единую ныне мою надежду на всемилостивейшее воззрение.

Всемилостивейший государь! Прошу Вашего Императорского Величества о сем моем прошении решение учинить; октября ... дня¹¹⁰ 1817-го года.

К поданию надлежит в Инспекторский департамент Главного штаба, прошение набело переписывал служитель г[осподи]на Нарышкина Петр Соколов».

Концовка написана самим Некрасовым: «Ивана Дмитриевича Нарышкина дворовый человек, служитель Василий Сергеев сын Некрасов руку приложил. Жительство же имею в Москве у Покровских ворот в собственном доме упомянутого господина моего»¹¹¹.

В прошении Некрасова явственно различимы три основных мотива: с достоинством подчеркнутая добровольность участия в войне, вызванная «ревностным желанием служить отечеству»; обида на дворян, обещавших награды, а затем забывших о своих обещаниях и, наконец, характерная для крестьянской психологии того времени твердая вера в высшую царскую справедливость.

В Инспекторском департаменте Главного штаба императора на прошение Некрасова о награждении его Знаком отличия Военного ордена решили просто не обращать внимания – времена, когда крестьянам давали иногда эту награду, давно прошли. Относительно же его прошения о награждении медалью генерал А.А.Закревский, управлявший Инспекторским департаментом, составил докладную записку, в которой указывал, что из представленных Некрасовым свидетельств, выданных Нахимовым и Богуславским, «видно, что он, Некрасов, во время нашествия неприятеля 812 года, находясь при них, Богуславском и Нахимове, для отражения неприятеля и мародеров по Сычевскому уезду, отличал себя храбростью, не щадя жизни своей <...>. Помянутые же исправник Богуславский и предводитель Нахимов за те же самые подвиги по высочайшему повелению 27 октября 1816 года награждены уже означенными медалями». Начальник Главного штаба П.М. Волконский, доложив вопрос императору, наложил на докладной резолюцию: «Высочайшего соизволения не последовало. 20 ноября 1817», после чего московскому гражданскому губернатору были отправлены представленные Некрасовым свидетельства и предписано приказать «через кого следует» объявить Некрасову о монаршей воле и вернуть ему его свидетельства, что и было исполнено¹¹².

В августе 1820 г. попытку получить медали для себя и своих соратников предпринял один из самых прославленных народных героев войны 1812 г., организатор и командир крестьянского партизанского отряда численностью до 5300 пеших и 500 конных бойцов, Г.М.Курин. Отправляя А.И. Михайловскому- Данилевскому составленное по его просьбе описание боевых действий своего отряда, Курин писал: «Еще прошу вас, милостивый государь Александр Иванович, – небезизвестно (одно слово неразб. – В.Б.), что за 1812 год выдаваемы были серебряные медали – то нельзя ли и нас удостоить оными чрез ходатайство ваше. И что вами учинено будет, то прошу (одно слово неразб. – В.Б.) известить меня письмом вашим»¹¹³.

Пока что не удалось выяснить, предпринимал ли что-либо Михайловский-Данилевский и получил ли Курин просимую медаль¹¹⁴, но суть дела не в этом, важнее другое: через семь лет после начала раздачи медали, учрежденной для участников Отечественной войны, один из известнейших ее героев вынужден был прибегнуть к протекции в попытке получить эту награду – и только потому, что принадлежал к податному крестьянскому сословию (хотя и не крепостной). Характерна в этой связи и такая деталь: в 1816 г. Александру I, когда он находился в Москве, по докладу того же А.И.Михайловского-Данилевского были представлены Г.М.Курин и его ближайшие помощники Е.С.Стулов и И.Я.Чушкин, но император не счел это “приличным случаем”, чтобы вручитьим, хотя бы в порядке исключения, как наиболее отличившимся, медали.

Случаи, когда крестьяне и вообще люди податных сословий пытались добиться получения медалей, чрезвычайно редки и попытки эти, как видно и из приведенных примеров, были чаще всего безуспешными. Известно, однако, что не бывает правил без исключений. Таким исключением явилось награждение медалями 22 крестьян деревни Жарцы Полоцкого уезда Витебской губернии. История этого награждения весьма примечательна.

Когда после ожесточенных сражений под Клястицами и Полоцком, на петербургском направлении, прикрываемом корпусом П.Х.Витгенштейна, в августе 1812 г. произошла, выражаясь современным языком, временная “стабилизация фронта”, небольшая деревня Жарцы, находившаяся в 17 км. северо-восточнее Полоцка, оказалась почти на равном расстоянии от расположения как русских, так и французских войск. В этом районе часто появлялись, с одной стороны, казачьи партии, а с другой – французские рекогносцировочные отряды и фуражиры. Все селения в округе были французами ограблены, однако вступить в Жарцы, несмотря на неоднократные попытки, они не смогли: крестьяне этой деревни создали сплоченный и чрезвычайно активный партизанский отряд, который каждый раз успешно преграждал оккупантам путь. Имея постоянную связь с казаками, крестьяне передавали им разведывательные данные, а сами получали от них помощь вооружением и боеприпасами. Не ограничиваясь самообороной, отряд неутомимо нападал на французские разъезды и обозы, действуя в одних случаях самостоятельно, в других – совместно с казаками. Командовавший русским авангардом генерал Е.И.Властов был настолько поражен одним из боевых эпизодов в действиях этого отряда, что представил о нем специальный рапорт Витгенштейну, в котором докладывал, что 8 сентября крестьяне деревни Жарцы под командой находившегося в тот момент с ними казака, устроив засаду в лесу, встретили батальон пехоты и эскадрон конницы французов столь дружным и эффективным ружейным огнем, что «неприятель оставил покушение свое занять ту деревню и прошел мимо оной. Тогда храбрые русские мужики пустились вслед за ним и беспрестанно тревожили его, причем несколько человек убили и ранили, между коими и одного офицера». Далее Властов писал, что считает своим долгом просить Витгенштейна «дабы известен был публике сей удивительный поступок тех мужиков, доказывающий, что отменная их любовь и приверженность к отечеству, а к врагам оного непримиримая вражда побудили их вооружиться по собственной воле и, забыв все ужасы войны, жертвовать жизнью своею, единственно, дабы сколько возможно, истреблять врагов отечества»¹¹⁵. С переходом в начале октября корпуса Витгенштейна в наступление партизаны присоединились к нему, а затем 6 и 7 октября их отряд в составе 22 человек вместе с ополченцами принял участие в штурме Полоцка.

После одержанной победы П.Х.Витгенштейн стал принимать меры к выявлению отличившихся и их награждению. В этой связи возник вопрос, как быть с жарцовскими партизанами, поскольку существовавшая наградная система никаких воинских наград для крестьян не предусматривала. Как командир отдельного корпуса, Витгенштейн в соответствии с «Учреждением для большой действующей армии» имел право своей властью награждать нижних чинов Знаком отличия Военного ордена. Этим же знаком в ходе войны стали награждать и особо отличившихся ополченцев. Но можно ли награждать им крестьянских партизан? Взять на себя ответственность за самостоятельное решение этого вопроса, осложненного тем, что в данном случае речь шла о целом отряде крестьян, П.Х.Витгенштейн, как видно, не смог. Вместе с тем он, конечно, понимал, что делать представление в Петербург – это означало бы волокитус ничтожными шансами на успех. Оставить же без внимания столь явные заслуги этих крестьян ему, по-видимому, не хотелось. В результате он пришел к довольно странной мысли наградить их ополченскими знаками. Так как ополченские знаки 1812 г. никакой наградной функции не имели и являлись лишь знаками принадлежности к ополчению, Витгенштейн, чтобы как-то узаконить это необычное награждение, приказал начальнику 2-го ополченского округа сенатору А.А.Бибикову выдать партизанам вместе со знаками особое свидетельство, скрепленное подписью Бибикова и печатью Витгенштейна, которое удостоверяло, что «кресты сии дозволяется носить им навсегда на шляпах своих»¹¹⁶.

Очевидно, крестьяне вскоре поняли, что получили “ненастоящие” награды, а когда они узнали, что существует особая медаль для участников Отечественной войны, то стали настойчиво добиваться ее получения. Сначала, в мае 1814 г., избранный партизанами их поверенный крестьянин Максим Марков (по-видимому, в 1812 г. он был командиром отряда) с помощью какого-то мелкого чиновника составил и подал прошение управляющему Военным министерством А.И.Горчакову, приложив к нему копию свидетельства, выданного в 1812 г. Бибиковым. В прошении указывалось, что, так как из прилагаемого свидетельства видно, «что мы действительно находились в 1812 году в разных противу неприятеля сражениях», то «всепокорнейше просим <…> приказать кому следует выдать нам серебряные медали всемилостивейше установленные государем императором за подвиги храбрым российским войскам в прошлом 1812 году оказанные». Резолюция Горчакова была, разумеется, стандартной: «Отказать <…>»¹¹⁷. Но отважные мужики не успокоились – они обратились за содействием к Витгенштейну. Тот стал за них ходатайствовать, но и его усилия оказались безуспешными. Тогда в феврале 1817 г. Витгенштейн подал рапорт фельдмаршалу М.Б.Барклаю де Толли, в котором, охарактеризовав боевые дела жарцовских крестьян, писал: «<…> будучи свидетелем воинственных их подвигов и заслуг, оказанных отечеству, входил я с представлениями (“с представлениями” – значит, надо полагать, неоднократно? – В.Б.) о награждении их медалями, установленными в память 1812 года», но так как медали крестьянам не даны, «долгом поставляв покорнейше просить о исходатайствовании им сего награждения»¹¹⁸. Дела о награждениях медалью к тому времени проходили уже через Инспекторский департамент Главного штаба императора, но по существу это мало что меняло. Барклай де Толли, конечно, прекрасно понимал, что в правительственных кругах к награждению крестьян относятся явно отрицательно. Поэтому, обращаясь к начальнику Главного штаба князю П.М. Волконскому, он придал этому официальному обращению характер как бы личной просьбы:

«Милостивый государь мой, князь Петр Михайлович!

Генерал от кавалерии граф Витгенштейн доносит мне, что Витебской губернии Полоцкого уезда деревни Жарцов крестьяне, значащиеся в прилагаемом при сем списке, в 1812 году, когда окрестные деревни заняты были неприятелем, они деревню свою защитили от нападения неприятеля и участвовали вместе с казаками в победах над неприятелем, а равно находились в сражении при взятии штурмом города Полоцка, за что и получили кресты на шляпы с надписью: “За веру и царя”. Граф Витгенштейн, был личным свидетелем отличных подвигов их, оказанных в пользу отечества, входил по начальству с представлением о награждении их серебряными медалями, установленными в память того года, но как оные им и поныне не доставлены, то граф Витгенштейн просит об исходатайствовании им таковых медалей.

Был и сам известен, что в 1812 году крестьяне деревни Жарцов, соединясь с казаками, содержали аванпосты и отбили неприятеля от сей деревни и признавая их яко действительно защитников отечества достойными носить помянутые медали, я имею честь препроводить при сем помянутый список к Вашему сиятельству, прося покорнейше доложить о сем государю императору и испросить для них серебряные медали <…>».

Расчет Барклая де Толли оказался правильным. П.М. Волконский в то время был в большом фаворе у царя, соперничая по степени близости к нему и влиятельности с самим А.А.Аракчеевым. Можно полагать, что ему польстила вера Барклая де Толли – единственного тогда в России генерал- фельдмаршала – в силу его влияния, а потому доклад императору был сделан с установкой на положительное решение. В итоге 4 апреля 1817 г. произошло нечто необычное: Александр I согласился на награждение 22 крестьян¹¹⁹.

Полоцкий нижний Земский суд, куда посланы были медали, 15 июня 1817 г. раздал их награжденным. При этом крестьяне должны были дать расписку в получении наград, но тут выяснилось, что все они неграмотные, что и было засвидетельствовано расписавшимся вместо них канцеляристом суда¹²⁰.

Награждение крестьян деревни Жарцы было самым крупным отступлением от общего курса правительственной политики относительно награждения рассматриваемой медалью партизан из простонародья. Были, наверное, и другие, менее значительные случаи, но необходимо подчеркнуть, что к встречающимся в литературе сведениям о награждении тех или иных народных партизан, если они не подтверждены достоверными архивными документами, следует относиться с большой осторожностью. Так, например, явно ошибочными являются принятые советскими историками данные о награждении медалями группы крестьянских партизан Сычевского уезда Смоленской губернии, содержащиеся в «Выписке из сведений о народной войне 1812 г.», составленной в октябре 1836 г. по просьбе А.И.Михайловского-Данилевского в канцелярии Смоленского губернского депутатского собрания. Речь в ней идет об упоминавшейся выше группе сычевских крестьян, которые в ноябре 1812 г. по донесениям уездного предводителя дворянства Н.М.Нахимова были награждены Знаками отличия Военного ордена. В «Выписке <…>» сказано, что эти крестьяне «за храбрость получили всемилостивейшие награды – Знаки отличия Военного ордена св. Георгия с серебряными медалями в память 1812 г.»¹²¹.Можно не придавать особого значения, сочтя это недостатком стилистики, самой формулировке, наводящей на мысль, будто Знаки отличия Военного ордена, награждение которыми состоялось еще в 1812 г., и медали могли быть выданы одновременно. Важно другое: архивные документы, относящиеся к 1816-1817 гг., в частности, связанные с приведенным нами прошением крестьянина Василия Некрасова, не оставляют сомнений, что медали были даны лишь группе дворян, причастных к партизанскому движению в Сычевском уезде, но отнюдь не крестьянам. Содержащиеся же в «Выписке <…>» другие ошибки и неточности¹²² свидетельствуют о том, что четверть века спустя после окончания Отечественной войны ее составители имели весьма смутные представления о реалиях партизанской борьбы в своей губернии. Но дело не только в этом. Появление в 30-х гг. XIX в. апокрифических данных о награждениях крестьян могло иметь более глубокие причины. Как показало исследование А.Г.Тартаковского, 30-е гг. – это время резкого повышения интереса к Отечественной войне 1812 г., причем празднование 25-летнего юбилея служило лишь внешним поводом, истинные же причины крылись в сложном переплетении общественно-политических факторов. Среди них важное место занимало стремление правительственного лагеря использовать характер и исход Отечественной войны для подкрепления теории официальной народности, прежде всего «для подкрепления краеугольного положения “теории” – тезиса о патриархальной природе российского самодержавия, покоящегося на безграничной преданности крестьян помещикам, а всего народа – верховной монархической власти, которая отечески печется о своих подданных»¹²³. Вполне понятно, что в этих условиях, когда народная война истолковывалась «как одно из самых убедительных подтверждений жизненности идеи единения народа с монархией»¹²⁴, возникал соблазн “подправить” истинное отношение Александра I к народным партизанам, приумножить “всемилостивейшие награды” крестьянам, используя для этого любые непроверенные слухи или даже просто предположения и домыслы. Приведенный пример дает основания полагать, что на волне казенного патриотизма и верноподданнического истолкования народной войны в источниках 30-х и более поздних годов, в том числе и носящих официальный характер, могли появиться сведения и о других не существовавших награждениях представителей народных низов.

Завершая рассмотрение этого вопроса, следует сказать про один курьезный, но документально засвидетельствованный случай, когда по высочайшему повелению серебряная медаль для участников Отечественной войны была дана одному из народных партизан без всяких с его стороны просьб и без чьих-либо ходатайств.

Героем этой диковинной истории стал известный партизан, дьячок села Рюховское (Рюхово) Волоколамского уезда Московской губернии Василий Григорьевич Рагузин (Рагозин). Этот немолодой уже деревенский причетник (к началу Отечественной войны ему было за 40 лет, и он имел восемь детей) собрал и возглавил крестьянский отряд численностью до 500 человек, с которым активно и успешно действовал на сравнительно большой территории. Кроме того, он снискал славу как отчаянно смелый и удачливый разведчик: дворяне, руководившие обороной Волоколамского и Рузского уездов, и командиры действовавших в этом районе войсковых партизанских отрядов A.Х. Бенкендорф и В.А. Прендель посылали его в Можайск, Колоцкий монастырь и другие места, где он под личиной просящего подаяния добывал сведения о противнике. В выданном Рагузину свидетельстве указывалось, что за период с 13 сентября по 12 октября 1812 г. он «был посылаем в разные места для разведывания неприятеля и собирал во многом числе из разных селений с вооружением крестьян, с которыми и вместе с казачьими отрядами ездил для поражения рассеянного по селениям Рузского, Можайского и Гжатского округов неприятеля несколько раз, где всегда был храбр и неустрашим»¹²⁵.

В 1902 г. правнук В.Г.Рагузина С.Уклонский опубликовал в «Русском архиве» заметку, в которой, ссылаясь на рассказы своей бабушки, попытался описать подвиги прадеда и рассказать о полученных им наградах. «Военные подвиги Василия Гр[игорьевича], – писал он, – не остались без награды. В 1818 г. он был представлен в Клину императору Александру Павловичу. Государь пожаловал ему тогда крест на анненской ленте (к слову “крест” автор сделал сноску: «Мне думается, медаль». – В.Б.), Кроме того, спустя некоторое время после этого, Василий Гр[игорьевич] был вызван к московскому архиепископу Августину, который вручил ему назначенные по высочайшему повелению 400 рублей и предложил со своей стороны в награду место священника; но он отказался, ссылаясь на то, что недостоин священства, как проливавший кровь христианскую»¹²⁶. Изменила ли дочери Рагузина память, подзабыл ли внук рассказы своей бабушки, умершей еще в 1871 г., или же он, будучи ретиво верноподданным, сознательно стремился представить судьбу прадеда в сусально- благообразном виде, но рассказанное им – это причудливая трансформация действительных фактов, совершенно искажающая их подлинный смысл (следует заметить, что в публикации Уклонского вообще много фактических ошибок).

В конце мая 1816 г. В.Г. Рагузину «за подвиги его на пользу отечества, оказанные во время вторжения неприятеля в 1812 г.» пожалована была шейная на анненской ленте серебряная медаль с портретом и титулатурой Александра I на лицевой стороне и надписью “За полезное” на оборотной¹²⁷. Золотые либо серебряные крупноформатные (диаметр – 65 или 50 мм) шейные медали с такой или подобной надписью выдавались за различные заслуги из Кабинета его императорского величества лицам, не имевшим российского дворянского достоинства. Определенного статута у них не было, но они считалась весьма почетной персональной царской наградой. Вскоре после награждения, 16 июля 1816 г., Рагузин подал московскому архиепископу Августину прошение о производстве его в священники одной из сельских церквей, на которое преосвященный Августин «дал резолюцию отказать ему, – что много есть ученых»¹²⁸. Из-за этого ли прошения, признанного проявлением гордыни, или же просто спохватились и решили, что шейная медаль с портретом императора для полунищего деревенского дьячка – награда “не по чину” (в одной из позднейших жалоб Рагузин писал, что он «исправляет колокольный звон, метет церковь, держит у своего священника шляпу с тростью, исправляет у благочинного дежурство» и пр.¹²⁹), но 20 августа 1816 г., то есть менее чем через три месяца после вручения царской награды, А.А.Аракчеев направил архиепископу Августину отношение, в котором сообщил, что государь император всемилостивейше пожаловать соизволил Рагузину «вместо полученной им <…> серебряной медали на анненской ленте с надписью “За полезное”, серебряную медаль на голубой ленте, установленную в воспоминание воинских подвигов 1812 г.» Одновременно, чтобы как-то “подсластить” столь странное решение, Рагузину «для поправления состояния по уважению бедности его» жаловались 400 руб. ассигнациями (т.е. около 100 руб. серебром). Посылая преосвященному Августину новую медаль и деньги, Аракчеев поручил ему распорядиться, чтобы их отдали Рагузину, «а прежде пожалованную ему медаль, отобрав от него, доставить ко мне»¹³⁰, что и было исполнено. Но Рагузин понял, по-видимому, дело так, что царь-батюшка жалует его боевой медалью за 1812 г. и деньгами в дополнение к прежней награде, которую у него неправедно отнимают, так как «послал к государю письмо с жалобой на преосвященного Августина, – что он отобрал от него медаль на анненской ленте, что не произвел его во священники, что не дает билет в С.-Петербург для прошения лично у св. Синода священнического места, и просил государя приказать произвести его, Рагузина, во священника». Аракчеев отправил эту жалобу архиепископу Августину «для объявления Рагузину, чтоб не утруждал государя недельными бумагами». Храбрый дьячок и после этого не смирил “гордыню”: в течение нескольких лет он писал в различные инстанции жалобы и прошения, но, разумеется, ничего не добился. Закончилась его жизнь трагично: уволенный за штат, он умер в Шереметевской больнице Москвы, находясь «в числе призреваемых»¹³¹. Историк H.П.Розанов, которому показали заброшенную могилу Рагузина на Ваганьковском кладбище, писал: «Над прахом его нет даже деревянного креста, который обыкновенно осеняет могилу и последнего бедняка. Только плакучие березы простирают ветви свои над могилою почившего. Мир праху твоему, забытый герой!»¹³².

Из изложенного видно, что демократизм награждения участников Отечественной войны рассматриваемой медалью был избирательным и относительным – это был демократизм в рамках наградной системы феодально-абсолютистского строя, по природе своей несовместимого с какой бы то ни было демократией.

Бартошевич В. В. "Наградная медаль участника Отечественной войны 1812 года как памятник эпохи".

1. Рождение медали.
2. Чеканка медали.
3. Награждение медалью.
4. Социальные коллизии.
5. Заключение.
6. Примечания.